Защитить женщин, чьи дети осиротели после Сомы, их родителей, у которых нет обуви на ногах и похоронивших своих детей в грязи в Эрменеке, было как защитить моего друга Мехмета в начальной школе, защитить Беркина Эльвана, Хасана Ферита Гедика, Дилек Доган, Силу Абалая. И я никогда не оставлял этих Мехметов без защиты. Самое счастливое время в своей жизни я прожил, защищая свой народ. Защищая жизнь и людей, я узнал жизнь и людей. — Айтач Юнсал

«Посылаю вам это письмо, не
добавляя ничего,
кроме моего сердца» Назим Хикмет

Привет!
Как дела? Я хотел рассказать вам о себе. Я подумал, что вы хотели бы познакомиться с адвокатом, который находится на смертном одре. В этой истории есть причины, по которым адвокат идет на смерть. И на самом деле это история всех нас.

Я единственный сын в семье госслужащего и единственный ребенок. Быть ребенком государственных служащих значит не только быть откуда-то вообще, это также значит быть из Анатолии. Потому что место, где вы родились – это одно, а место, где вы растете и познаете себя, другое. Так же было и со мной.

Моя мать родом из провинции Денизли, города Аджипаям, а мой отец – из Аданы, города Козан. А я родился в Антакье, и моя акушерка была арабкой. Моя мать – судья. Осведомленность о судебном механизме можно рассматривать как обучение людей правам, закону и справедливости с самого детства. И это же заставило меня с детства осознать несправедливость. Уже в детстве я видел классовые различия. Мой отец был инженером лесного хозяйства. Мы много раз останавливались в съемном жилье управления лесного хозяйства.

В Антакье я был очень молод. Но жизнь народа была передо мной во всей своей наготе. Время от времени в домике, где мы останавливались, за мной присматривала молодая девушка по имени Зелиха. Она зарабатывала деньги, присматривая за мной и помогая маме. Она была дочерью бедной нусайритской(арабы-алевиты) семьи. Она говорила по-турецки с красивым арабским акцентом. Зелиха, которая еще не знала жизни, училась жизни со мной. И я свидетельствую, что бедность Зелихи вынуждала ее носить старую одежду моей матери.

В том же здании, что и мы, жил сын лесника. Его зовут Мустафа. Ему столько же лет, сколько и мне, но он не был таким, как я. Потому что я не мог выйти без сопровождения, а Мустафа всегда был на улице. У меня был трехколесный велосипед, а Мустафа бегал по каменистым дорогам. Босыми ногами. И, в отличие от меня, Мустафа всегда хотел есть. Я стал свидетелем голода 4-5-летнего мальчика, бегающего по каменистым дорогам босыми ногами. Тогда же я впервые научился регулярно делиться с ним вареными яйцами.

Нашей следующей остановкой был Байрамич, небольшой и очаровательный район Чанаккале. Байрамич был настоящим раем у нас на родине. Как и Антакья, он был богатством Анатолии. Цыгане и турки жили вместе. Здесь также была молодая девушка, которая заботилась обо мне и помогала убирать дом. На этот раз её звали Берна. И на этот раз она была не нусайриткой, а цыганкой. Но это была та же бедность, и та же работа. На этот раз моим товарищем по детским играм был Исмаил, из турецкой суннитской исламистской семьи. У меня были и другие друзья, которых я часто посещал. Рабочие лесхоза устраивали привалы рядом со своими приютами в обеденные перерывы и готовили «дрянь-рыбу». Люди в Чанаккале называют так сардины, потому что готовят эту рыбу, не чистя. Конечно, как только я всеми пятью чувствами улавливал, что мангал уже установили, я начинал ходить, как кошка перед мясной лавкой. Они замечали меня и сразу же звали. И через некоторое время я стал членом этой скромной «барбекю-вечеринка». Я узнал естественность, искренность, тепло среди этих людей. После Чанаккале мы отправились во внутреннее Эгейское море. Мы были в Ушаке. Теперь я пошел в начальную школу. И мой жизненный опыт продолжал расти. В начальной школе я лично испытал фаворитизм в отношении таких детей чиновников, как мы. Мой лучший друг Явуз из Коньи был сыном рабочего. Большая часть школы состояла из таких детей рабочих и фермеров. Мы были такие же, но мы не были похожи друг на друга. У меня был друг по имени Мехмет, который учился в другом классе. Его фартук был заштопан. Воротничок у него выглядел как воротничок у студенток. Поскольку ему в семье карманных денег не давали, он не мог купить рогалики на перемене. Когда я увидел это, я плакал у матери, когда вернулся домой. И я спросил: «Почему? Почему он такой?». Потому что такое не соответствовало правильным вещам в таких рассказах Омера Сейфеддина как “Диета” и “Гёнен”, что читала мне моя мать.

Мама попыталась объяснить. И посоветовала: «ты тоже можешь купить ему рогалик». Однажды один из школьных хулиганов начал унижать и донимать Мехмета. Я как с ума сошел. Я бросил его на землю и начал его пинать. Было похоже, как если бы я требовал отчета за то, что переживает Мехмет. Я не останавливался, я выпускал свой гнев. Они едва забрали его у меня. Затем мой учитель поставил меня перед классом и спросил, что я сделал. «Зачем ты это сделал?» – спросил учитель. – «Потому что он брат мой», – сказал я. Учительница знала, что я единственный ребенок, поэтому она была в шоке. «Так что же, неужели его зовут Мехмет ЮНСАЛ?», – спросила она. Я так отстаивал свое право, что учитель позвонил маме и спросил: «У Айтача есть брат?». Да! Он был моим братом… Это то место, где я стал свидетелем детских синяков и затхлого дома моего друга Явуза, находящегося в подвале.

Потом мы переехали в Измир, где я прожил до университета. Классовые различия в Измире были больше, чем я мог себе представить. Школа, в которую я ходил, была сложной. Там тоже были дети богатых, но в основном это было место, где учились дети из бедных семей. Пока я не пошел в старшую школу, моими лучшими друзьями в Измире были дети швейцара. Я всегда был у них дома, и они часто бывали у нас. Мне всегда было комфортно там, с рабочими, с народом. Я был подавлен суровым, примитивным индивидуализмом, притязаниями богатых. Я много раз испытывал это в старшей школе.

Я был воспитан в турецкой семье суннитов. Влияние Партии Националистического движения, было достаточно сильным в Козане и повлияло на позицию родственников по отцовской линии. Отец моей матери и мой дедушка были сторонниками Сулеймана Демиреля. Хотя я не был политиком, я никогда не видел ничего другого, только эту реальность, которая казалась мне правильной. Однако в старшей школе у меня произошел случай, который заставил меня усомниться. Мой одноклассник по имени Юсуф был курдом из Мардина. Учитель на нашем уроке истории попросил Юсуфа встать: “Cкажи мне, Юсуф, ты араб? Ты курд? Или ты турок?”, – спросил учитель. Когда Юсуф сказал: «Я курд», учитель сказал: «Ты не справился с моим уроком!». Я был потрясен. Что это было сейчас? Вот тогда-то я и столкнулся с правдой нашей страны, еще в старших классах. Я столкнулся с реальностью, в которой жили мои друзья: они оставались в общежитии, им приходилось пешком каждый день приходить в школу, потому что у них не хватало денег, и поэтому они дремали в классе. Я видел реальность, в которой живут семьи, пытающиеся выжить на одну зарплату и каждый день питающиеся рисовой лапшой.

Когда я приехал в Анкару учиться в университете, большинство студентов юридического факультета были детьми из богатых семей. Они были очень далеки от истины миллионов людей. Вы знаете, когда в турецких фильмах говорят, что это были люди из других миров, это было именно так. У них был другой распорядок дня и другие проблемы. Мне было не по себе, и я был несчастен. Я привык к отношениям моего народа, открытым, искренним, теплым, основанным на “праве и правоте”, умеющим смеяться как ребёнок, находящимся рядом плечом к плечу в трудную минуту. Я искал Зелиху, Мустафу, Берну, Исмаила, Мехмета, Явуза, Юсуфа. Мне показалось, что они внезапно исчезли.

Потом я познакомился с Народным адвокатским бюро. И я понял, что действительно они повсюду. И их миллионы миллионов. Я снова их нашел. Я нашел их в сопротивлении Джанселя Малатьяли, в котором принимал участие. Я узнал их ближе вместе с рабочими фабрики “Казова”. Я видел их на руднике Кыныклы. Я нашел их в Дидем, моей дорогой жене, адвокате Народной адвокатской фирмы. Найдя их снова, я никогда не оставлял их одних. Защитить женщин, чьи дети осиротели после Сомы, их родителей, у которых нет обуви на ногах и похоронивших своих детей в грязи в Эрменеке, было как защитить моего друга Мехмета в начальной школе, защитить Беркина Эльвана, Хасана Ферита Гедика, Дилек Доган, Силу Абалая. И я никогда не оставлял этих Мехметов беззащитными. Я прожил самое счастливое время в моей жизни, защищая мой народ. Защищая жизнь и людей, я узнал жизнь и людей. В детстве я учился жизни у Зелихи, Мустафы, Мехмета и рабочих. Народная адвокатская контора научила меня жить по-настоящему. Рабочие из города Кынык, рабочие из фабрики “Казова”, Джансель Малатьяли, Тюркан Албайрак, члены TAYAD(Ассоциация взаимопомощи и солидарности семей политических заключенных), фонда солидарности с семьями узников, которые сопротивляются везде, чтобы освободить заключенных, научившиеся любить революционеров, мои клиенты, которые слишком много, чтобы назвать их здесь, моя любимая жена Дидем, – все они научили меня, что значит жить на самом деле. Я жил, наполненный верностью, солидарностью, взаимопомощью, любовью и доверием. И я могу очень легко сказать «Я жил».

Теперь они заставляют меня отказаться от всего этого. Они говорят: ты не можешь защитить рабочих, крестьян, жителей Анатолии. Они говорят: ты не можешь быть адвокатом в Народной юридической фирме. Говорят, ты не сможешь видеться с Дидем следующие 10,5 лет. Они пытаются наложить запрет на людей, на страну, на мою любовь, на мою профессию. Но это не бесполезные вещи, от которых можно просто отказаться. Не так просто сказать: “Ну, здесь ничего не поделаешь”. Я никогда не отказываюсь от своего народа Анатолии, который научил меня жизни, который своими усилиями сделал меня человеком. Я умру, но не сдамся.

Вот история моего путешествия. Мустафа, который был в моей жизни вчера, есть в ней и сегодня. А заключение в тюрьме Кырыклар F-типа №1 приближается к 300 дням. Нам остаётся только сопротивляться до смерти, как Кочак. Мехмет, который не мог съесть рогалики. Как Ибрагим Гёкчек, весивший 30 килограммов в результате голодовки. И я был членом их огромной семьи с самого детства. И я был их адвокатом с самого детства. Я умру, но не перестану защищать их!